С восьмым марта!

[Charlston]

я пришл поздравить своих дорогих ПЧолок)) хотя мне уже некоторые заявили, что они не празднуют, но.. надеюсь, от подарка отбрыкиваться не будут)
я решил подарить ват гет))) ну, для разнообразия наших..кхм.. отношений)))

Драббл
Во веки веков

Констанция/Вольфганг
POV Констанции практически

- Антонио Сальери умер…
Констанция Вебер-Моцарт-Ниссен тяжело опускается в кресло и закрывает глаза. Теперь ушёл и Антонио. Кто следующий? Она?
Она смотрит на свои руки и не может сдержать горький стон: возраст сказывается. Он уродует, выкрашивает некогда чёрные волосы такой страшной сединой, режет несправедливым резцом на коже морщины, убивает блеск из глаз.
Констанция смотрит в зеркало и пытается найти себя в этой женщине в красивом платье. Вот эти карие глаза разве принадлежат вдове Моцарта? Господи, столько лет прошло, а до сих пор так больно. Вдова Моцарта…
Она прекрасно помнит. После венчания их напуганных и потерянных оставили наконец-то одних. Она сидела в своём бедном свадебном платье в углу комнаты и старалась не смотреть на своего мужа. Страшно… Она слышала от девушек, что бывает между мужчиной и женщиной, но… Алоиз приходила перед свадьбой, гладила по голове и спрашивала: «Неужели ты его любишь?». Станци не знала, любит ли… Просто он такой необыкновенный. Будто не человек, а божество… Когда их венчали в церкви, Вольфганг тихо напевал что-то. Неужели сочинял?
Станци боялась даже дышать, она наблюдала, как гасит свечи Вольфганг. Пламя гибло от его дыхания, и он шёл к следующему канделябру. Станци чувствовала, как больно косточки корсета впивались в тело…
- Констанция, я…
Он стоял рядом с её креслом и смотрел как-то испуганно. Да чего же он боялся… «У него, наверняка, было столько женщин… Его же все любят, его невозможно не любить!»
- Да?
- Я люблю Вас… и я счастлив, что Вы… мы… я так долго ждал… Но если Вы не хотите, я…
Констанция поднялась и несмело обняла. Муж и жена. Во веки веков. В болезни и в здравии. В богатстве и в бедности… аминь.
- Я люблю Вас, Вольфганг… Только я… я не знаю, Вы скажите, что надо делать?
Они целовались несмело, не умеючи, стукались зубами…
На утро она шептала ему на ухо: так не бывает, Вольфганг. И до безумия его любила. Так любят Бога, родителей, музыку. Так она любила грешного, земного мужчину. И даже потом, познав сладость греха с другими мужчинами, понимая, что Вольфганг мог бы быть и нежнее, и умелее, и принести меньше боли; она не могла бы никого так любить.
Констанция смотрит на себя в зеркало, приглаживает волосы, всматривается в самую глубину собственных глаз. И там, на самом дне вдруг рождается тот самый блеск, что рождался каждый раз, когда Вольфганг тихо говорил: «У меня нет денег. Зато у меня есть моя Станци».
Ты ведь имеешь право на эти морщины и на эту седину, Констанция. Разве мало было горя? Разве не было тех ужасных ночей, когда врач говорил: «Фрау, мне жаль, но Ваш ребёнок…»? Разве не было тихой безнадёжности от того, что совсем нет денег? Разве не доходили слухи об изменах мужа? Разве герр Сальери практически на себе не приносил внезапно заболевшего Моцарта домой? Разве… было же это всё. Были и слёзы, и боль, и отчаянье. Только ты всё равно оставалась его женой. Во веки веков, пока смерть не разлучит вас…
А смерть разлучила. Ты же помнишь, Констанция, как отбирала у него Реквием, как не спала ночами, когда Вольфганг бредил? Ты же помнишь бледного, как полотно, Сальери, который пришёл к тебе в день похорон? Ты тогда совсем не могла подняться и даже не пошла на похороны мужа. Антонио сидел в спальне Вольфганга и плакал, а потом спросил про смертную маску. Ты качала головой и плакала: нет маски. Разбили.
Констанция, а ты помнишь Прагу? Помнишь те узкие улочки и такое яркое солнце? Вы там так были счастливы, будто Бог щедро отсыпал вам на прощанье побольше радости. То ли авансом, то ли в награду. У Вольфганга был успех, и ты смогла купить себе новых платьев. Помнишь, как он разбил в изумленье чашку, когда ты появилась в обновках? Ты помнишь, Станци?
Какой сейчас год? Тысяча восемьсот двадцать пятый. Тридцать четыре года без Вольфганга. Теперь вся твоя жизнь будет до гробовой доски без Вольфганга…
Знаешь, Станци. Тебе ведь снился он вчера. Без парика, совсем молодой. Такой, каким был, когда впервые появился на пороге вашего дома. Он наигрывал тебе что-то новенькое и спрашивал про ваших сыновей. И просил тебя не забывать его. Он говорил, что счастлив, что пишет музыку, что очень любит тебя.
И во веки веков. Даже смерть не разлучит вас.