Драббл
Вспышки
Сальери/Моцарт
ангст
десфик
я бы даже сказал, бИда...
ужаснуться
От осознания превосходства Моцарта больно в горле. Хочется то ли рыдать, то ли стонать. Это не он должен был быть лучшим. Я.
У меня есть всё. В моей стране музыка – это профессия. Иногда даже судьба. Я был избран ради служения музыки. А Моцарт у меня всё отобрал.
Или отберёт.
Он мальчишка ещё совсем. Смешной, яркий, доверчивый, он ничего не боится и не думает о деньгах. Он выше этого. И в этом тоже его гениальность.
Мне хочется вцепиться зубами в собственную руку и грызть её до состояния, когда я потеряю ощущение реальности.
Моцарту тридцать шесть. У него есть жена и дом. У него есть дети. Но это его совершенно не беспокоит. Только музыка.
Меня беспокоит только он. Это больше похоже на одержимость, чем на восхищение талантом. Попытки сделать хоть что-то лучше его не приводят ни к чему толковому. Я задыхаюсь и никак не могу отдышаться.
Это сводит с ума.
Он присылает письмо с приглашением на ужин. Все знают, как мы ненавидим друг друга. Тогда зачем? Я бы подумал, что это показуха. Или попытка достичь чего-то. Только это же Амадей. Он вне интриг и представлений. Письмо сжирает огонь, а я знаю, каким будет мой ответ.
Что бы ни попросил Моцарт. Сил ему отказать нет никаких.
Он бледен. Почти не ест и совсем не пьёт. Я пытаюсь понять, что случилось. Амадей улыбается и качает головой.
- Всё в порядке.
Мы говорим о премьерах, о музыкантах, о придворных дамах. И я кожей ощущаю, что говорим не о том. Просто в конце ужина Моцарт улыбается и говорит:
- Я в очередной раз Вас перехитрил. Мне заказали Реквием. И я его напишу так, как Вы не сможете.
Ему тридцать шесть лет, а он всё равно мальчишка. Глупый и жестокий. Не знает, не понимает ничего. Он мог бы просто жить, и я бы никогда не смог быть с ним равным.
Хрупкий хрусталь бокала разлетается в моей руке и режет до крови кожу. Моцарт умер. Я переспрашиваю и вновь слышу:
- Моцарт умер.
Вот и всё.
Что-то внутри кричит от восторга. Больше никто не сможет у меня отнять…
Отнять что? Что у меня было?
Хочется, чтобы это было страшной сказкой. И проснуться бы. Увидеть Моцарта. Живого и весёлого. Пусть даже бледного, только бы живого. Сказать бы ему всё. О том, что такое зависть, как страшно жить одержимостью…
На похороны не приходит даже его вдова.
Господи, как же это так? Вдова Моцарта. Не укладывается в голове.
Мне просто не хватает сил понять. Почему его хоронят в общей могиле? В церкви холодно, и свечи постоянно тухнут от гуляющего сквозняка. Глупая мысль о том, что Амадей бы обязательно замёрз, заставляет содрогнуться.
Я же холода почти не чувствую. Собственно, как не чувствую себя живым.
- Он Вас настолько не любил, что сказал жене, будто это Вы его отравили!
Бред.
Амадей, ты же знаешь. Будь это я, разве я заставил бы тебя так мучиться?