Всё будет

[Charlston]

Я принёс подарок для милого  senor.Salieri. Чтобы ей было ещзё слаще после сданной сессии.
И пусть всем моим ПЧёлкам будет очень-очень хорошо и замечательно. Пусть вас никто никогда не обижает.

Драббл
Микеле/Фло
Всё будет

узнать про зимнее утро

День рождения.
С утра звонила мама и желала быть хорошим мальчиком. Сестра хихикала в трубку, а брат орал что-то невнятное. Отец, по-прежнему, отказывается разговаривать. Микеле исполнилось тридцать семь лет, а он до сих пор расстраивается. И каждый раз надеется на чудо.
Локонте улыбается отражению в зеркале в холле и выбегает на улицу под снег. Пятое декабря. Сложно праздновать день рождения в день смерти Моцарта, которым теперь живёшь. Микеле – романтик. Он смотрит в хмурое небо и думает о том, что, наверно, Богу до сих пор больно от того, что одно из лучших Его творений так рано погибло.
Вольфганг Амадей Моцарт… Спасибо Вам, маэстро, Вы даже представить не можете, как много для одного отдельного человека сделали.
Чёрт побери, столько времени Микеле может просто улыбаться прохожим и даже самому себе. Больше нет ощущения того, что всё в жизни зря. Просто ты кому-то нужен, по крайней мере, самому себе. Микеле не представляет для себя особой ценности вне сцены, вне отношений с другими людьми. Его внезапно ценят. Мике ловит языком снежинку и довольно улыбается собственным мыслям. И, кажется, Микеле снова может испытывать хоть что-то, похожее на любовь.
И если это чувство снова «в молоко», то ничего не жаль. Потому что как бы ни было плохо потом, вот это сладкое «сейчас» останется с Микеле навсегда. И вот этот Париж в тумане белых мушек, и эта напряжённая работа на сцене, и друзья, и бархатистый голос, и карие тёплые глаза – всё это будет с ним навсегда. Микеле тридцать семь лет, а ему кажется, что он начинает жить по-настоящему.
- Мике! Я дозвониться не мог! С днём рождения тебя, маэстро!
Со спины внезапно набрасывается кто-то тяжёлый и такой знакомый. Флоран. Фло. Он прижимается практически всем телом, обнимая, и отпускает. Они смеются и ещё раз обнимаются. Микеле чувствует, как знакомой волной накатывает возбуждение. Чёрт, говорил же себе, не приближайся к нему. Тебя ведь кроет, как в шестнадцать лет, чёртов придурок.
- Спасибо, Фло. Чуть не сказал: тебя тоже.
Он улыбается и смотрит, как белые снежинки падают на длинные ресницы Фло. Просто неприлично мужику иметь такие ресницы. Ага, и кто об этом говорит? Можно подумать, с утра не провёл пятнадцать минут перед зеркалом, растушёвывая подводку…
- Ну, можешь меня поздравить. Я дико люблю твой день рождения, - Фло понижает голос и переходит на те самые интонации. Микеле ощущает, как по спине пробегают мурашки, а джинсы ощутимо становятся теснее. Да, милый, надо с этим что-то делать… Потому что жить так невозможно. Правда, тебе же не шестнадцать лет, когда ты не мог понять, кто вызывает в тебе такую реакции, София или Марко.
- Тогда поздравляю. Пойдём праздновать после спектакля?
- Обязательно. Чёрт, мы опаздывает. Дов орать будет.
- Тогда пошли быстрее?

Быстрее. А так же сильнее и нежнее.
Всё будет. Надо только чуть-чуть подождать. И постараться это пережить.
Чтобы, когда исполнится тридцать восемь, проснуться не одному и услышать это бархатистое: «С днём рождения. И да, собирайся быстрее. Дов нас убьёт»
Всё будет.