[Charlston]

я обещаю снова начать писать про чибиков, про Нуно/Тьерри, про Моцарта и Сальери.. но пока меня прёт гет... простите меня, не отписывайтесь от меня пока)

Драббл
Солаль/Лиза, Тьерри, Силия
После спектакля

Посвящением Сеньору. Не болей, пожалуйста.


После спектакля трудно придумать причину продолжать жить. Лиза прижимает к себе очаровательного щенка, подаренного ей на поклонах, и уходит в гримёрку. Стаскивает с себя сложный костюм, краем уха слушает щебетание Силии и решает не снимать грим – только стирает яркую помаду и собирает липкие от лака волосы в хвост. Девочки уже почти одеты, когда в комнатку без стука входит Тьерри, убравший с лица только половину «краски». Силия взвизгивает и стремительно натягивает платье, а Лизе внезапно всё равно. Она смотрит на «гостя» усталым взглядом и продолжает сидеть у зеркала в одном нижнем белье. Чем отличается её чёрный шёлковый скромный комплект от того красного в стразах?
Тьерри распинается на тему того, что его никто не любит, не ценит, не рад видеть. Видимо, Нуно после спектакля впал в состояние крайней звёздности. Такое с ним бывает достаточно редко, но зато всегда метко. Лиза поворачивается, чтобы взять джинсы, валяющиеся на стуле, и обнаруживает на этих самых джинсах сидящего Тьерри.
- Ты ещё тут? – у неё почему-то охрипший голос, в котором не слышно ни капли дружелюбия. Её ещё не отпускает несправедливость происходившего на сцене. Здравый смысл не позволяет ей вцепиться в волосы Тьерри и отомстить за то, что он сделал с её героиней. Лиза не узнаёт себя: куда делась вечная улыбка и радость от того факта, что играешь в таком замечательном мюзикле?
- Я же говорил, что мне никто не рад… - Лизе мгновенно становится жаль, и она находит в кармане джинсов конфетку.
- Держи и не страдай!
Тьерри принимает карамельку и милостиво соглашается покинуть гримёрку, даже особенно не возмущаясь. Лиза провожает его взглядом и предлагает Силии завести неприкосновенный запас карамелек. Чтобы обороняться от плохого настроения Амьеля.
За возможность побыть одной Лиза готова отдать чью-нибудь душу, но курс обмена не объявлен Банком Франции, а значит, сегодня никаких сомнительных операций на рынке тишины. Девушка заставляет себя одеться, схватить сумку и куртку и побежать к служебке. Автографы, минутки славы, улыбки, чужое восхищение. Лиза любит всех-всех, кто стоит на холодном вечернем ветру и ждёт её. Она улыбается, благодарит, смеётся. Ей дарят какие-то сувениры, она тоже что-нибудь дарила бы, но уже всё отдала на спектакле. И это немало.
В толпе она видит Солаля, увлечённо фотографирующегося с какими-то барышнями. Он перехватывает её взгляд и указывает куда-то в сторону, потом подносит руку ко рту: «Покурим?». Лиза соглашается не потому, что так сильно уж хочет курить, - просто ей сегодня практически не досталось его прикосновений, а это объясняет плохое настроение. Лиза помнит это ощущение, когда Солаль впервые её обнял. Фантастическое тепло, уверенность и абсолютная надёжность. И это в трёхсекундном объятии, которое было таким формальным. А Лиза внезапно поняла, что вот тут её место. В объятиях этого немолодого, своенравного, нервного, женатого человека. Может быть, именно поэтому ей никак не удаётся прикурить от его зажигалки. Или есть ещё какая-то причина, о которой Лиза не хочет думать. Ей видится, как он поедет домой, обнимет детей, поцелует жену, пойдёт смывать в ванную грим. Будет долго плескаться, забрызгает всё зеркало водой и средством для снятия макияжа. Потом его жена покормит ужином… Солаль превратится в какого-то другого человека по имени Лоран. И этот человек никогда не обнимал Лизу, не помогал ей прикурить, не целовал её в лоб на сцене и не провожал долгим тоскливым взглядом, когда она садится в такси. Но пока Солаль ещё здесь, не спрятан в коробку, чтобы переждать там короткий кусочек семейной жизни Лорана. И Лизе можно взять Солаля за руку и сказать «спасибо». За что? За всё. И ещё можно услышать нежное: «Тебе спасибо. Ты сегодня снова великолепно играла». Можно подумать, ей что-то ещё остаётся.
.